Так называемые процессы «раскулачивания» богатых и зажиточных крестьян происходили в Советской России в самом начале 30-х годов ХХ в. и носили массовый характер. Всё началось с постановления ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г . «О мерах по ликвидации кулачества как класса». Это был период создания колхозов, в которые далеко не все сельчане шли охотно. С радостью вступали в колхоз неимущие, а вот те, кто имел крепкое хозяйство, не соглашались по доброй воле делиться своим имуществом. И за это нежелание очень многие поплатились не только имуществом, но и покалеченной судьбой, а иногда даже жизнью.
Так, в постановлении ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г . «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством» исполкомам краевых (областных) Советов и правительствам автономных республик было дано право принимать все необходимые меры по борьбе с кулачеством вплоть до полной конфискации имущества кулаков и выселения их из пределов отдельных районов и краев (областей). При этом продавать собственное имущество «кулацко-зажиточным элементам» запрещалось, продавать продукты сельского хозяйства - тоже. При самовольной распродаже имущества «кулацких хозяйств» райсоветы имели право на «немедленную конфискацию имущества». Сами понятия «кулак», «кулацко-зажиточный элемент», «кулацкое хозяйство» нормативно не определялись и на местах трактовались весьма широко и произвольно. В результате репрессивное «раскулачивание» охватило не только 4,2% кулаков по официальной статистике, но и 15% иного сельскохозяйственного населения, главным образом, середняков. «Антикулацкое» уголовное законодательство исходило из априорной принадлежности крестьян к «кулакам» и «зажиточным» элементам, чему способствовало и тогдашнее законодательство о социально-опасных элементах, преступлений не совершивших, но высылке подлежащих. /1/
Раскулачивание не обошло стороной ворьские деревни. Как это происходило – мы попытаемся рассказать в настоящей статье. Но особенность нашего рассказа будет заключаться в том, что события жизни местных крестьян этого периода будут освещены не на основании сохранившихся документов, а по воспоминаниям живых свидетелей. В таком подходе, безусловно, существуют как преимущества, так и недостатки. К преимуществам можно отнести яркость и живость рассказов людей, их личное отношение и оценка событий, участников тех событий. Все это документ, конечно, не в силах передать. Но преимущество сухих строк письменного источника проявляется в том, что в отличие от человека с особенностями его памяти, которая запечатлевает только наиболее яркие факты, документ доносит до нас многие нюансы, которые нельзя выявить из рассказов. И всё же основной причиной, побудившей прибегнуть при написании настоящей статьи к помощи очевидцев, было то, что этих очевидцев осталось очень и очень мало. И придёт день, когда этот поистине бесценный источник информации, в отличие от документов, просто перестанет существовать. Поэтому первоочередной задачей являлась фиксация воспоминаний старожилов.
Однако начнём мы всё-таки с документальных свидетельств, опубликованных Б.С.Босником. /2/
Рабочий Вознесенской мануфактуры Яков Сергеевич Дёмин в 1922 г . взял в аренду мельницу, располагавшуюся на месте впадения р.Плаксы в Ворю. Дела шли неплохо, и в 1929 г . Я.С.Дёмин даже организовал лесопилку, пристроив к мельнице дисковую пилу. Через год всё имущество Дёмина было отобрано и передано в колхоз. Но и после этого Яков Сергеевич продолжал трудиться на мельнице только уже в качестве наёмного работника. Вскоре Я.С.Дёмин был арестован. Вот выписка из материалов следственного дела: «ОГПУ. Полномочное представительство по Московской области. Дело № 7038 по обвинению гр. села Муромцево Ф.А.Сотскова, Я.С.Дёмина, Т.Т.Семичёва. Начато 9 марта 1931 года. Окончено 15 марта 1931 года». Следствие было весьма скорым. На сбор доказательств потребовалась всего неделя.
Из справки о Я.С.Дёмине: «Крепко жилистый кулак… Разговоры постоянно с церковным уклоном… Настроен антисоветски… Противник делу Советской власти… В колхозной общественной жизни не участвует».
Из показаний Я.С.Дёмина: «…В 1922 году заарендовал мельницу у Муромцева… Мельница у меня была отобрана, и я стал работать на ней как наёмный… До коллективного труда мы ещё не доросли… Всё нажито своим трудом. Когда был Ленин, он умел наступать и отступать (годы НЭПа). А сейчас только наступают, получается, что мужику неохота идти в колхоз».
Из свидетельской характеристики односельчанина: «… Дёмин говорил, что работа на фабрике за 2 фунта хлеба и из-под палки приведёт к нищенству. Колхозы им ничего не дадут. Туда набралась одна шантрапа, и Советская власть им не поможет…»
Из обвинительного заключения по всем трём врагам народа и Советской власти: «В своих показаниях обвиняемые заявляли, что с коллективизацией надо обождать, а сегодня ввиду больших налогов крестьяне невольно вступают в колхоз, где собрались одни лодыри и бездельники. В колхозах ничего не дают, потому что и давать нечего. Всё остаётся в поле, а берут с одних зажиточных».
Из протокола заседания «тройки» Пушкинского ОГПУ 20 марта 1931 г .: «Дёмина Якова Сергеевича заключить в концлагерь сроком на три года».
Кроме Сотскова, Дёмина, Семичёва в Муромцево, по воспоминаниям Н.С.Рухмановой (Кругловой), 1907 года рождения, было репрессировано ещё не менее троих человек, среди них Дмитрий Васильевич Трендин и Василий Павлович Алонцев. В большом доме Алонцева, в котором у него имелось колбасное производство, ещё раньше организовали школу, оставив хозяевам только часть дома. Позже В.П.Алонцева арестовали и выслали. Через некоторое время дом Алонцевых был перенесён в Красноармейск и в нём опять устроили школу. /3/ Отправленные властями неизвестно куда, все эти люди так больше и не возвратились. Вероятно, был раскулачен и Большаков, на кредиты которого в годы НЭПа многие жители с.Муромцево построили себе новые дома.
Раскулачивание затронуло почти все ворьские деревни и сёла. По воспоминаниям Е.А.Малышкиной (Румянцевой) и Е.М.Усановой, в Лукьянцево были раскулачены Герасимовы, а в Каськово – Ахапкины, хотя ни те, ни другие не отличались чрезмерной зажиточностью. Это были середняки. Чудом избежали раскулачивания бывшие мелкие лавочники Башковы из Лукьянцево, да и то только потому, что к тому времени они окончательно бросили торговлю и значительно обеднели.
В Ряплово таким репрессиям подверглись Гущин, Василий Поликарпов и Андрей Механников, у которого была пасека. Об их дальнейшей судьбе имеются противоречивые сведения. По одним данным, они все вернулись (по сведениям, полученным от Музыкина Н.Г.). По другой информации, из них вернулся только один Поликарпов, который переехал на Красный посёлок в г.Красноармейск. Ходили слухи, что невернувшиеся были расстреляны (по сведениям, полученным от Е.А.Малышкиной (Румянцевой)).
В Барково были раскулачены Лапутины, глава семейства которых (Карп Филиппович Лапутин) открыто и активно выражал своё недовольство организацией колхоза. У них отобрали дом, в котором позже (примерно в 1934-35 гг.) организовали детские ясли. Кроме Лапутиных, в Барково были и другие зажиточные крестьяне, не желавшие вступать в колхоз и отговаривавшие от этого других, – Афанасий Павлович Вечернин, Алексей Иванович Сухов. К сожалению, об их дальнейшей судьбе ничего неизвестно. /4/
Боясь раскулачивания, в д.Фёдоровское в местный колхоз «Краснофлотец» был вынужден вступить бывший трактирщик Карандашёв. Он устроился завхозом. Однако под предлогом того, что именно он оставил под снегом 14 плугов и погноил в хранилище семена, Карандашёв был осуждён как враг народа. /5/
А вот как происходило раскулачивание в с.Петровское, по воспоминаниям Баскаковой (Князевой) Натальи Васильевны.
К началу 30-х годов ХХ в. семья Князевых считалась среднего достатка, несмотря на то, что глава семейства был серьёзно болен – он страдал хронической язвой желудка, которую получил во время работы на химическом заводе. Князевы имели две лошади и зерно-молотильную машину, купленную с помощью старшего сына, работавшего в это время в Москве. Наталья Васильевна и её старшая сестра Евдокия не стали вступать в созданную в селе комсомольскую организацию, а их родители отказались добровольно вступить в колхоз. За это Князевых «обложили твердым заданием», что означало обязанность уплаты налога продуктами питания и зерном. Но и после этого Князевы не стали вступать в колхоз, хотя и не могли уплатить все причитающиеся с них налоги. Однажды после обеда, когда сёстры собирались на вечернюю смену (они работали на фабрике КРАФ), к ним во двор приехала повозка и в дом зашли несколько мужчин. Увидев девушек, мужчины потребовали отдать им укладки, то есть сундуки, в которых невестам готовилось приданое. Но возможность конфискации заранее предвиделась, а потому девушки со своими женихами заранее ночью вывезли свои укладки в лес и закопали их там. Поискав сундуки и не найдя их, мужчины забрали какое-то другое имущество и уехали.
Вспомнила Н.В.Баскакова и о раскулачивании других семей.
Семья бывшего сельского старшины Лёгкова ко времени создания колхоза состояла из его снохи Елизаветы и её пяти ребятишек, старший из которых, Лёнька, только-только пошёл работать. Глава семейства и его сын (муж Елизаветы) умерли раньше, а после них осталась хорошая пасека.
Жених Натальи Васильевны – комсомолец Иван Баскаков - участвовал в заседании закрытых собраний партийной и комсомольской ячеек, на которых решалась судьба зажиточных крестьян, не желавших вступать в колхоз. Придя однажды к Н.В.Баскаковой с такого заседания, он рассказал, что там обсуждали дальнейшие планы развития колхоза. Предполагали в колхозе разбить большой сад и устроить пасеку. В связи с этим решили всё имущество Лёгковых конфисковать, а их сослать, или, как тогда выражались, «угнать». О том, что их будут угонять, передали Лёгковым. Хозяйка Елизавета бросилась на фабрику к старшему сыну, прося помощи и защиты. Но тот сказал: «Ну как я пойду вмешиваться, чем я могу помочь? Меня посадят, да и с вами отвезут. Я не покажусь». Пока женщина бегала к сыну, к ним пришли с конфискацией. Запрягли в телегу принадлежащую хозяевам лошадь, погрузили домашний скарб. Но так как хозяйки не было дома, то на её поиски послали верховых. Увидев скачущих к ней верховых, несчастная Елизавета так испугалась, что... осрамилась, и при приводе её домой ей пришлось переодеваться. Так закончилась эта история: детей посадили на телегу и повезли, а мать шла рядом. Их рыдания оглашали село. По слухам, Лёгковых угнали в Кузнецкстрой.
В этот же день вновь состоялось закрытое собрание сельского актива, на котором приняли решение «угонять» Рыжёнковых. У них тоже (как и у Князевых) была зерно-молотильная машина. Но у них хозяин, Пётр, был деловой и сделал эту машину, работающую с помощью мотора, а не лошадей. К тому же он был хороший столяр-саночник – на заказ делал сани, детские саночки. Дом у Рыжёнковых большой был.
Когда к ним пришли с конфискацией, Пётр стал протестовать: «Не допущу! На каком основании?! Я это всё своим трудом нажил!» Рыжёнковых выгнали из дома, но «угонять» не стали. Увезли только Петра. Рыжёнковы поселились в одном из бедных домов, где проживали трое ребятишек, у которых умерли родители. Через некоторое время Рыжёнковы стали искать своего Петра. Поехали в район, а там им сказали: «Не ищите. Его расстреляли».
А в доме Рыжёнковых устроили колхозную валяльню – там делали валенки. Откуда-то приехали валялы. Ночным сторожем там был какой-то мужик одноногий. Однажды он напился пьяный, закурил и дом Рыжёнковых спалил, да и сам сгорел.
Через некоторое время решили «угонять» Каменских. У них дом двухэтажный был, и на первом этаже они держали чайную: чай продавали, баранки, хлеб. Тогда много народу через Петровское ходило в Троице-Сергиеву лавру Богу молиться, и у Каменских останавливались отдохнуть, чаю попить.
Перед тем, как их «угонять», всю ночь на деревне какое-то волнение было, беспокойство. Пришли к ним утром «угонять», а у них дома никого нет и лошадей нет. Все куда-то уехали. А Каменские, оказывается, договорились со знакомыми на Красном посёлке Юдиными Сергеем и Машей и спрятались все у них. Юдины, боясь ареста за укрывательство раскулаченных, поставили Каменским условие - днём они должны укрываться в подполе дома, а ночью могут выходить из подполья и спать в доме. Таким образом Каменские укрывались у Юдиных около года, а когда обстановка стала спокойней, то Анна Каменская устроилась работать на фабрику КРАФ, а ребятишки пошли в школу. Через некоторое время Каменские купили у одного старика на Красном посёлке землянку, которую он сам когда-то построил, и стали жить там.
На этой волне массового крестьянского раскулачивания появлялись люди, которые, воспользовавшись моментом, незаконно наживались на чужом горе, не гнушаясь при этом открытой уголовщины.
Подобный случай произошёл с Алексеем Ивановичем Музыкиным в д.Ряплово.
Родственники покойной жены А.И.Музыкина, проживавшие в с.Душёново, имели в своём доме несколько ткацких станков и вырабатывали ткань, которую потом успешно продавали. Семья была зажиточной. Но когда началось раскулачивание, они решили изготовленную, но не распроданную ткань спрятать у родственников. Договорились об этом с А.И.Музыкиным и ночью привезли к нему на подводе много рулонов ткани. Но так как материал требовал бережного хранения, а места для этого в небогатом доме Музыкина было немного, то он обратился за помощью к своему соседу – Василию Заводскову, по прозвищу Бегунок. Тот без всяких разговоров взял часть ткани к себе на хранение. Но в деревне трудно что-либо утаить от людей. Невестка Алексея Ивановича, Екатерина Музыкина (Мягкова), знавшая обо всём, как-то пришла в дом своих родителей в с.Муромцево и поделилась с ними тайной. В доме в это время находился брат Екатерины Музыкиной – Пётр Мягков, который всё слышал. Договорившись со своим другом и раздобыв где-то наган, они ночью на подводе приехали в Ряплово и подъехали к дому Музыкиных. Надев на лицо маски, мужчины вошли в дом, представились сотрудниками милиции и приказали выдать им ткань. В доме в это время, кроме семьи А.И.Музыкина, находился его шестилетний внук Николай Музыкин. Николай хорошо знал своего дядю Петра Мягкова. Увидев своего племянника на печи, Пётр оказался в замешательстве, но маска не позволила маленькому Николаю узнать его. Хозяин в сильном испуге сразу же показал место, где хранилась ткань. Налётчики быстро нагрузили ею подводу и уехали, наказав А.И.Музыкину молчать о произошедшем, пригрозив, что в противном случае всю его семью арестуют. О том, что не весь материал хранился в доме Музыкина, они так и не узнали. Наутро Алексей Иванович направился к своим родственникам в Душёново, рассказал им о случившимся и предложил забрать остатки товара. Они не заставили себя долго ждать и поздно вечером приехали в Ряплово. А.И.Музыкин зашёл в дом своего соседа Заводскова, которому он отдал на хранение материал, и попросил вернуть ткань. Заводсков, без зазрения совести, объявил Музыкину, что знать ничего не знает, никакую ткань он у него не брал и поэтому ничего отдавать не собирается. Ну что тут поделаешь, за помощью ведь в таком деле ни к кому не обратишься. Так и ушёл Алексей Иванович от соседа, а его родственники ни с чем уехали назад в Душёново.
А.И.Музыкин так до своей смерти и не узнал, что подвергся не милицейскому обыску, а бандитскому налёту. Об этом позже узнал сын Алексея Ивановича – Гаврила Алексеевич Музыкин, причём узнал непосредственно от Петра Мягкова. Это случилось уже в конце 1930-х годов, когда Гаврила Музыкин и Пётр Мягков работали в одной бригаде лесорубов на Софринском артполигоне. Г.А.Музыкин, позже вспоминал: «Мы обедали, сидя на поваленном дереве, когда Пётр спросил, помню ли я тот случай. Я ответил, что, конечно, помню. Тогда Пётр сказал, что это была никакая не милиция, а он со своим другом. Ещё он рассказал, что сильно испугался, когда увидел на печи моего сына Колю, и что если бы Коля его узнал, то он вынужден был бы убить его. В это время рядом со мной лежал топор, и первым моим желанием было ударить этим топором Петра, но я взял себя в руки, поняв, что могу совершить непоправимое».
Об этом случае рассказал непосредственный участник тех событий племянник Петра Мягкова и сын Гаврилы Музыкина - Николай Гаврилович Музыкин.
Раскулачивание, как мы видим, затронуло многие семьи ворьских крестьян и раскололо жителей деревни на два противоборствующих лагеря – тех, кто возглавил этот процесс, то есть местных колхозных активистов, и тех, кто не желал добровольно отдавать свое имущество в общественное пользование. Последние под давлением власти были вынуждены либо смириться и стать лояльными членами нового общества, либо лишиться всего и даже жизни. Но потеря наиболее активного предпринимательского слоя крестьянства в конце концов обернулась для России исчезновением культуры сельскохозяйственного труда. Ветеран барковского колхоза «Красная заря» Анна Ивановна Петухова так вспоминала о том, как выходили на работу первые колхозники: «Председатель наш, Алексей Фролович Кулаков, бывало, по селу идёт, в окошко стучит, упрашивает на колхозное поле выйти. Пока людей соберёт – уж и солнышко высоко». /6/ Позже под давлением жёсткой советской административной системы в колхозах установилась суровая дисциплина, но внешнее давление не могло повлиять на внутреннее отношение человека к труду.
1. Курс уголовного права. Том 1. Общая часть. Учение о преступлении. Под ред. Н.Ф.Кузнецовой, И.М.Тяжковой. М., 2002
2. Босник Б.С. Красноармейск и его окрестности. Сказания и очерки истории. Красноармейск, 1999, с.21
3. Этот дом Алонцевых, наверное, помнят многие жители Красноармейска. Он располагался на ул.Чкалова и до конца 70-х годов ХХ в. в нём находилась детская поликлинника.
4. Петров А., Пронькин И. Отзывчивое поле. М., 1981, с.3, 14
5. Там же, с.10
